7.2 Сохранение или развитие?
Говорящие не знают, знающие не говорят.
Ляо-Цзы
Каково содержание и мировоззренческое воздействие контента, которое предлагают народу СМИ на казахском языке? Какой фактор способствовал столь долгому пребыванию казахов в социальной летаргии? Какое влияние оказала казахская пресса на это явление?
Казахоязычные средства массовой информации движутся, как прежде, по своей проторенной дороге, как старый конь, который борозду не портит. Все материалы, публиковавшиеся в СМИ на казахском языке, имеют схожие идеи. Они представлены как квинтэссенция казахской мысли и давно превратились в трюизмы, которые мельтешат везде и всюду – не только в повседневной периодике, но и в художественной литературе и школьных учебниках. Некоторые из них гласят примерно так: «казахи – мудрый народ»; «казахская земля обширная»; «казахский язык богатый»; «наши бии – красноречивые, батыры – смелые»; «наше образование передовое»; «мы не боимся кризисов»; «западные общества плохие, зарятся на наши богатства»; «политика – грязное дело, с ней лучше не связывайся»; «казахов нужно вернуть в аул»; «все выдающиеся деятели наши – выходцы из аула»; «расцветет аул – расцветем мы все»; «не приближайся к городу – потеряешь язык и казахскость»; «держись подальше от производства»; «не тянись к нефтедолларам, пусть там крутятся шодимашибры»; «они плохие, а ты будь хорошим, сиди дома, была бы лишь стабильность»; «не высовывайся, не поддавайся инакомыслию»; «будет стабильность – все дела наладятся»; «будет хлеб – будут песни»; «да будет той!»,..
Эти тривиальные истины прочно утвердились в сознании казахов еще в начальном звене общеобразовательной школы, силами сельских учителей. Они вошли в их мировоззрение так, что казахи живут, только повторяя их. «Истинность» этих трюизмов была прочно закреплена в их головах фиксирующим механизмом, и прочность была такова, что вышедшие из аула казахские деятели – писатели, журналисты, композиторы, депутаты, ученые, учителя сохранили в своем сознании их как священные понятия. Укрепившийся вместе с названными трюизмами автоматизм процесса мышления находит выражение в культуре, менталитете, поступках аульного жителя. Посторонним идеям и мыслям дороги нет. По понятиям, прочно устоявшимся в сознании казаха, никто не должен выходить за рамки этих правил. Если кто-нибудь будет сомневаться в истинности этих правил или высказывать иные суждения, то такого человека ждет анафема.
Вот таков смысл казахского абсурда. В казахской среде есть люди, знающие тайны явлений, заполнивших духовный мир. Нашлись бы и такие, кто поднял, вскрыл бы причины несчастий, показал бы, как можно изменить неблагоприятную ситуацию. Но они не выносят свои мысли и мнения на обсуждение. На вопрос – «Почему Вы не обнародуете свои мысли?» – они отвечают: «Казахи еще не готовы принять эти мысли! Среди них нет ушей, которые услышат их, нет разума, который заключит их…».
И прав визави, действительно, казахоязычная пресса новую идею наверняка не поддержит, напротив, постарается не пропустить инакомыслие. Поскольку новые мысли и их авторов встречают в штыки, без разбора и научной оценки, соответственно, ходу новым идеям нет, и это стало нормой. Эти банальности так проникли в общественное сознание, что народ не принимает другие идеи, не склоняется к новым мыслям, повторяет только эти сотни трюизмов, не делает ни шагу к чему-нибудь иному, и пребывает в таком состоянии. Таким образом, «знающие» не доносят вовремя мысли, в которых люди нуждаются, а народ остается недосягаемым для истины.
Если некий простак выступает однажды со своими мыслями, по поводу нераскрытых явлений, – что потом следует? Против него ополчатся все, кому подозрительно все новое, чуждое, те, кто не может выйти за рамки обыденного мировоззрения, превратившись в разгневанный люмпен, беднягу подвергнут избиению.
При таких обстоятельствах исключается конструктивный обмен мнениями. Допускается только одно – желание задушить появившуюся мысль в зародыше. Обсуждается не проблема, а человек. Для растерзателей не существуют понятия, типа плюрализма мнений, культура речи, аргументация, доказательство, научная верификация. У них другой подход – собравшись толпой, закидывать оппонентов камнями. Неразумная толпа, понимающая только – «нравится» или «не нравится», не имеет жалости, идет на любое зверство. Тут дозволено все: стрельба из засады, удар ниже пояса, ложь и клевета. Противники не выходят, как на дуэль, друг против друга с оружием, к поверженному сопернику не проявляют гуманного отношения, не отвечают доводом на довод, фактом на факт, аргументом на аргумент. В ход идут только грязные приемы, пакостные намеки, лишенные всякой логики ярлыки, ругань, сквернословие прямым текстом. В такой ситуации, когда подобные идеи обсуждаются в среде ученого планктона, молчат и те, кто понимает суть новой идеи, ее актуальность и необходимость, те, кто в другом, непубличном месте, в узком кругу горячо поддержал бы, помалкивают, опасаясь лиха.
Конечно, не все высказанные мысли могут быть истинными. У каждой мысли, каким бы великим ни был автор, могут быть неточные моменты. Но у нас не принято обсуждать, какие бы то ни было мысли, искать в них рациональное зерно. Любая новая мысль подвергается удушению еще в зачаточном периоде. С точки зрения цивилизованного общества, подобное характеризуется как отсутствие плюрализма мнений, который считается одним из основных признаков открытого общества.
Вот так, в информационном пространстве установилась нерадостная атмосфера, когда не разрешается никому высказать иные мысли, предлагать варианты решения вопроса, путем обсуждения уяснить суть явлений. Древний китайский мудрец Ляо-Цзы охарактеризовал подобную психологическую ситуацию так: «Говорящие – не знают, а знающие – не говорят» [119]. Авторы формулировок, не выходящих за рамки сковывающих сознание трюизмов, приятные слуху большинства, не понимают, что у этих формулировок не только нет будущего, но и немало вреда. А тем, кто может высказать новую идею с рациональным зерном, не дают сказать слово.
Каждый человек имеет право на ошибку. В цивилизованных обществах, если во время обсуждения обнаруживаются ошибки, участники дискуссии с благожелательностью исправляют их, говоря при этом «предлагаю так», а первый, вникнув в предложение второго, с одобрением принимает замечания. В таких обстоятельствах каждый человек, не ожидая уточнения, выносил бы на обсуждение еще не до конца выношенную идею. При грамотном обсуждении идеи туман сомнений рассеялся бы. К сожалению, наши журналисты еще не добрались до такого понятия как «свобода мнений», которая в свое время вытащила Европу из духовной западни.
Казахский зиялы қауым, остающийся еще носителем крестьянского скудного ментального лексикона, вызубрил назубок такие понятия как сақтау (сохранить) и тұрақтылық (постоянство). Эти слова вытеснили слова-антонимы өзгеру (меняться) и даму (развиваться) и прочно заняли их место. Поэтому казахи такие слова и сочетания, как талқылайық, өзгерейік, өзгертейік, дамытайық воспринимают враждебно и осаживают говорящего. Зиялы қауым превратился во врага тех, кто предложит свежую мысль, собственное мнение, ставит перед собой цель только сохраниться. Эти герменевтические вуали – сохранение и стабильность – стали для казахов чуть ли не национальной идеей.
Для того, чтобы сохранить что-то, его надо консервировать. Это зловещее слово консервация превратилось для казахов во вдохновляющий массы лозунг. Там, где консервация – нет развития. Там, где нет развития – есть разложение. Разложение – это логическое завершение цикла вещей, которые не развиваются. Приспособливаясь к удивительным обстоятельствам, растерянность становится обычным явлением. Поскольку в сознании не было рефлексии, аульный казах не мог усвоить прогрессивную культуру, у него не хватало интеллекта понять смысл новых идей, высказываемых во время освоения развития языка, культуры, и поэтому сам он стал поперек своей дороги, обратившись в тупую консервативную силу.
Не знающие о том, куда идет мировая цивилизация, не излечившиеся от аульного синдрома – агитации среди народа за возвращение в аул, не поднявшиеся выше сотни трюизмов, вышедшие из крестьян зиялы қауым, достигли своим обыденным сознанием вот таких «высот» и призывают: «Проснись казах!», но ничего конкретного не предпринимают, чтобы разбудить его, наоборот, заворачивают его в аульное корпе, в котором он никогда не проснется.
Известно, что в истории человечества нередко наблюдается то, что новое с ходу не принимается. Вначале бывает мало тех, кто поддерживает новое, а противников много. Каждый раз против нового выступают целые корпуса консервативных людей. Это обычное явление. Начинаются противостояния, затем стычки, схватки. В казахском обществе для противостоящих и ссорящихся дорога открыта, а протаскивать новое очень трудно. Потому что в казахской среде создателями субкультуры и контркультуры заняты все посты в духовной сфере, они выступают единым фронтом, против всякого прогрессивного и цивилизованного.
Дефицит критического мышления в пространстве казахского языка стала препятствием для установления толерантной культуры, сузил возможность достижения истины, приближения к ней. Из-за отсутствия плюрализма мнений, цивилизованной дискуссии, «победу» постоянно одерживают традиционалисты, повторяющие тривиальные «истины», ростки новой мысли не успевают подняться, их безжалостно вырубают. Мысли, способствующие возвышению нации, не произносятся, проблемы остаются нерешенными. Дело не в ошибочности высказанного мнения, а только в том, что оно неугодно слуху казаха, поэтому ставятся препятствия, с применением грязных инсинуаций.
Суть необсужденного явления остается неоткрытой, это явление на протяжении десятков лет превращается в тупиковый фактор, лежит и сыреет, потом становится причиной загнивания общества. Вот так, принципиальная установка казахской прессы «не обсуждать и не допускать обсуждения какой бы то ни было проблемы», на протяжении десятков лет превращается в фактор усыпления народа на известном уровне. В течение века казахское общество испытывает на себе этот хорошо отлаженный процесс. Отсюда видно, как вводится в действие механизм непробуждения.
Самая тягостная напасть, повернувшая казахов вспять – отсутствие рефлексии в сознании народа. Другими словами, неспособность самих казахов вникнуть в свой внутренний мир, незнание смысла своих действий. Настойчиво повторяемые крикунами в рамках десятков трюизмов сочетания «моя нация», «мой язык», «моя культура», по большей части, не стали призывами к действию. Оттого, что в течение века повторяются эти возгласы, в клетку, где томятся язык, культура, нация, свет не проникает. Нет движения вперед. Вот это и есть болезнь непробуждения ото сна.