1.6. Поиск выхода из рецессии

1.6. Поиск выхода из рецессии

Я могу ошибаться, ты можешь ошибаться, но вместе мы можем приблизиться к истине.

К. Поппер

Нет большего проклятия, чем труд, пошедший прахом.

А. Камю

22 сентября 1989 года Указом Верховного Совета КазССР казахский язык впервые был объявлен государственным языком. Так была создана законодательная база функционирования казахского языка как государственного, что было призвано оказать положительное влияние на дальнейшее развития языка.

Тогда же появились предложения о придании статуса государственного и русскому языку. Выдвижение подобной идеи имело свои объяснения политического характера. Сторонники данного тезиса объясняли, что судьбу языка решением сверху изменить нельзя, никакой статус сам по себе не поможет. Развитие языка обеспечивается созданием духовных ценностей, востребованных современными гражданами. А роль русского языка окажет благотворное влияние и на развитие общества, и на духовность, если он будет идти рядом с казахским. Но защитники казахского языка воспротивились этой идее.

Языковая политика – один из инструментов общей политики. Вопросы, связанные с языковой политикой, имели гипотетическое влияние на политическую ситуацию в стране и оказывали прямое воздействие на некоторую часть политиков, стремящихся к власти. Существовала опасность, когда неосторожные высказывания или действия по языковым вопросам могли оказаться в поле зрения политических авантюристов, способных разжечь межнациональную вражду. А в 1992-1994 годах в Казахстане заявления и действия каждого активного политика, относящиеся к языку, могли вызвать искру, от которой возгорится политическое пламя. И такая ситуация казалась тогда реальной, когда язык выступал как фактор, определяющий политическую самоидентификацию автохтонной нации страны.

Но время само вынесло вердикт положению казахского языка: проблема развития языка не может быть решена только приданием статуса. История показала, что административные методы внедрения языка в экономический и более широкий оборот в языковой политике пользы принести не может, а недобрые страсти накалятся, и утихомиривать их придется с большими издержками.

* * *

После придания казахскому языку статуса государственного была проведена большая работа по его развитию. Открывались детские сады с казахским языком воспитания. Увеличены часы для изучения языка в средних и высших учебных заведениях. Стали помногу издаваться словари и учебные пособия, для обучения языку. На предприятиях, в учреждениях и организациях были задействованы курсы по изучению казахского языка. Открывались новые издательства, где тиражировались казахские книги. На страницах периодической печати перманентно обсуждались проблемы развития государственного языка.

Средняя и высшая школа обеспечиваются учебниками. Выпускается художественная литература, периодика и другие печатные изделия. Языковыми проблемами занимаются НИИ, грамматика есть, монографии пишутся, диссертации защищаются. Достаточно выделяется средств для развития языка. Доля автохтонного народа неуклонно растет среди общего населения. Идет пропаганда языка. Надо отметить, что с внешней стороны все обстояло вроде бы как нельзя хорошо. Казалось, нет никаких препон на пути развития языка.

Оказалось не так!

Радужные надежды на дальнейшее, столь же интенсивное развитие языка, не оправдались. Дело застопорилось. Разработанные и принятые программы по развитию языка не выполнялись. Планы перехода к делопроизводству на казахском языке и установленные сроки их осуществления в жизнь из-за неисполнения неоднократно корректировались.

Все меры, направленные на поддержку государственного языка, результатов не дали. Средства, выделенные на развитие языка, были брошены на ветер. Агитация языка, проведенная усилиями официальными и неофициальными СМИ, не производила желаемой реакции. Переизданные, дополненные, переработанные, усовершенствованные учебники и пособия оказались некачественными. Проведенные различные акции по поддержке языка остались на уровне шумного шествия толпы. Никакое из масштабных, затратных мероприятий, не принесло успеха.

Уже во второй половине девяностых годов XX века в обществе наблюдался спад интереса к изучению казахского. Рвение народа выучить язык быстро прошло. Появилось много сомневающихся в будущности казахского языка. Среди молодежи авторитет культуры, создаваемой на казахском языке, стал понижаться и неуклонно опускался на более низкий уровень. И учиться государственному языку и обучать на нем стало сложнее. Более того, стало трудно обучать казахскому языку самих казахов. А казахский язык остался все таким же нефункциональным, каким был до независимости, продолжал существование как переводное приложение к документам, написанным на русском языке.

В прессе часто стали появляться материалы, где высказывались требования, чтобы казахский язык соответствовал своему статусу государственного и должным образом выполнял свою функцию. Но многие из них носили лозунговый характер и не способствовали раскрытию истинных причин бедственного положения языка. Хотя в этих публикациях пламенных призывов и демагогических предложений было много, но вопрос – почему казахский язык, имеющий статус государственного, оказался в таком критическом положении – оставался открытым, никто не мог указать, как выбраться из этого положения.

* * *

Не могло быть иначе, когда полностью отсутствовал научный подход к проблеме. Без научно разработанной концепции развития языка невозможно реализовать его в жизненной практике как государственный язык. Из-за отсутствия достоверно разработанной научной теории развития языка, не раскрыта сущность негативных явлений в пространстве казахского языка, не исследованы их причинно-следственные связи.

Решение проблем языка – это не тот случай, когда все решается руками смышленых чиновников, планированием работы, выделением средств и поручением выполнения задачи любимому протеже, в нужное время оказавшемуся в нужном месте и шепнувшему нужное слово. С казахским языком случилось именно так. Проблемы языка рассматривались как одна из хозяйственных задач, которая планируется по видению того или иного чиновника. Выделяли средства, назначали сроки выполнения и поручали тому, кого считали нужным, вести к кормушке и о результатах отчитывались. А от ученых концептуального решения языкового вопроса не требовали.

Языковеды, от которых нужно было ожидать активной исследовательской деятельности и инициативы по решению языковых проблем, не смогли выйти за рамки привычного мышления. Перед отечественной лингвистикой стояла уйма задач по изучению проблем языка. Это – стандартизация языка, как квинтэссенция литературного языка (определение плана выражения и плана содержания каждого слова, входящего в нормированный корпус языка); моделирование универсального языка индустриального общества, на основе достижений мировой философской и лингвистической науки; проблемы нарушения семантической системы языка, вследствие неоправданной полисемантизации казахских глаголов; совершенствование грамматики, адаптирование ее к условиям индустриального общества; пополнение безэквивалентной пустоты в лексике; изучение внешних связей языка, его репрезентативной способности и рецессии языка в контексте стадиальной концепции развития общества; проблемы детерминации языка, мышления и действия, в рамках психолингвистики; исследования процесса практического применения казахского языка с позиции ареальной, когнитивной, функциональной классификации; ментальная лексика казахских интеллигентов и ее связь с декадансом в искусстве и другие. Каждое из этих направлений имело фундаментальное значение для родного языка, и от их решения зависела дальнейшая судьба казахского языка.

* * *

В эти годы в обществе доминировало утверждение, что сохранить казахский язык можно, придав ему статус государственного, а русский язык лишив статуса официального. Казахские языковеды, как и прежде, правильно твердили, что лексический ресурс казахского языка предостаточный, для того чтобы выбрать из этого богатства подходящее слово и установить термины и понятия. Однако считали, что этим должны заниматься специалисты отраслей, а не они сами. Значит, исследователи и патриоты языка были убеждены в том, что осуществление универсального использования казахского языка во всех сферах жизни – это прерогатива власти. По их убеждениям, все решается силами специалистов отраслей, методом настойчивого требования со стороны властей и достаточного выделения денежных средств. Значит, при решении вопросов языка нужно применить политические, административные, экономические и волевые методы. Эту идею поддержала и пресса.

* * *

Виды текущих работ, которые непосредственно связаны с деятельностью языковедов, такие как нормирование языка, совершенствование грамматики, в соответствии с изменениями в обществе, улучшение содержания контента языка, поднятие качества учебников, актуализация тематики художественных произведений, подготовка и демонстрация образцов словоупотребления на казахском языке – все были делегированы в какие-то виртуальные организации. Возжаждав политического вмешательства сверху, ученые мужи вели исследовательскую деятельность, направленную на решение второстепенных проблем языка.

Народ поверил мнению языковедов, что якобы проблема языка решается только административным методом, и действенных мер ожидал только от власти и самого Президента. Спрятав под бок картотеку словарного фонда, которая составлялась полвека, отечественные языковеды перешли на эпистолярный жанр. После того, как стало известно, кто стоит поперек пути развития государственного языка, они повернули стрелу в их сторону – стали писать критические статьи и коллективные письма вышестоящим органам, с указанием виноватых и требованиями наказать оных.

Скорее стало очевидным, что состояние языка далеко неудовлетворительное. В реальности дела казахского языка не идут в гору. Использование казахского языка в сфере производства, государственного управления, в других отраслях осуществляется формально. Художественная литература мельчает. Культура топчется на месте, на уровне 60-70-г.г. прошлого века… Надежды на прогресс языка рассеялись, сомнения сгустились.

Тогда отечественные языковеды причину затруднительного положения языка начали объяснять по-своему. Они, вместе с радикально настроенными апологетами языка, начали объявлять, что существуют группировки, занимающиеся враждебной по отношению к казахскому языку деятельностью.

Академик А. Кайдаров писал: «В Казахстане есть определенная часть интеллигенции, которая мечтает установить вечное господство русского языка. Они считают себя русскоязычными, среди них есть русские, казахи и другие, говорящие на русском языке. Они открыто проявляют враждебную сущность по отношению к казахскому языку». Далее академик дает весьма нелестную характеристику этим людям: «Это – душевнобольные, хитрые, злонамеренные враждебные элементы» [11: 6]. Постепенно, людская молва о том, что «в Казахстане существуют подпольные организации, занимающиеся враждебной деятельностью против казахского языка», стала лейтмотивом всех публикаций, касающихся проблем казахского языка.

Это широко распространенное явление – когда люди не могут решить какую-то проблему, они ищут виноватых. Такая манера «научного спора» идет с советских времен и, как видно, жива до сих пор! Вот и казахи, находясь в оболочке советского ментализма, идя по стезе коммунистических традиций, не находя виноватых, стали навешивать ярлыки на первых попавшихся людей и писать доносы в соответствующие органы, требуя наказать их.

В лесу раненый зверь бросается на любого встречного. Потому что он не знает, кто его ранил. Так и действия казахских языковедов, у которых не ладились дела с поставленной задачей, уподобились действиям этих лесных зверей. Находясь в своей «пещере» (в философии существует понятие «пещерный идеал»), каждый рассуждал по-своему, навешивая на недругов ярлыки. В первую очередь, предавали анафеме русскоязычных, работающих в госструктурах, представляя их в неприглядном свете, обильно употребляя диатрибную лексику, называли «врагами языка» и «вредителями».

На самом деле, дельные советы по развитию государственного языка поступали и от русских деятелей культуры. Однако критику русскоязычных и их реальные предложения казахи не признавали, отвергая с порога, относились к ним с подозрением. Не обладая благожелательством, они и в других людях не признавали такого качества.

Позже казахские языковеды объявили предположения, как новый результат текущих исследований. Смысл новых замыслов заключался в том, что на этот раз они находили «врагов» казахского языка и их покровителей в рядах самой политической элиты. По их убеждению Президентская администрация, Парламент и Правительство, его члены, акимы разных уровней и их ставленники – все, либо сами являются противниками внедрения казахского языка в экономический оборот, либо лоббируют таковых, поддерживают вредительскую деятельность.

Эта идея была активно внедрена в сознание народа, муссированием в прессе сделана попытка вовлечь массы в орбиту этой идеи. И эти усилия не прошли даром, в сознание народа проникла мысль, что вся проблема казахского языка кроется в организованном сопротивлении незаинтересованных в развитии языка чиновников. Проблема языка не может быть решена, потому что у власти нет желания говорить по-казахски, якобы, это наглядно подтверждается ее поведением.

А. Кайдаров еще настойчивее внушал: «Беда казахского языка тесно связана с пороками чиновников, должностных лиц всех уровней, руководителей предприятий и учреждений, с их безразличием и равнодушием» [11: 15-16]. Казахские языковеды и журналисты восприняли все это с большим одобрением, которым больше всего по душе «жареное»!

Исходя из этой логики, академик выдвинул свой новый посыл. На этот раз он откровенно постулировал: «Пусть образцы всех официальных документов, распоряжений, законопроектов, касающихся ведения делопроизводства, составляют должностные лица, именно они должны заниматься непосредственно этими делами» [Там же. С. 16].

Далее аксакалы из лингвистики объяснили это довольно четко и понятно: «Кое-кто, говоря о научном языке, обязательно кивает на Институт Языкознания. Языковеды не создают терминов. Их составляют специалисты», — как отрезали А. Кайдаров и О. Айтбаев. – Люди, непонимающие этого, постоянно суются в Институт Языкознания» [35: 51].

Итак, по мнению языковедов, в своей сфере деятельности, термины должны создавать специалисты. Каждое учреждение, каждая отрасль должны сами создавать термины, которые употребляют. А Институт языкознания, ученые и сотрудники никакого отношения к терминам, переводу их на казахский язык, разработке способов их применения, созданию отраслевых словарей,.. не имеют.

Власти, поверив воззрению «корифеев» из лингвистики «термины должны создавать специалисты», стали обязывать ответственных работников акиматов, предприятий и организаций, заниматься переводами документов. Это привело к следующей волне языковой аномалии, которую не пожелаешь никакому другому языку. Все стали заниматься терминотворчеством, переводом названий товаров, предметов, часто встречающихся в жизнедеятельности оборотов и клише. Началась настоящая анархия в словоупотреблении на казахском языке. Вошли в практику языка стихийно несуразные переводы, подмена понятий, перевернутые по смыслу конструкции, завуалирование смысла слов и сочетаний… Исчезла адекватность смысла передаваемой и получаемой информации. Язык стал совершенно непонятным. Так был нанесен казахскому языку сокрушительный удар, что парадоксально, не каким-то внешним врагом, а собственными профессорами и академиками, которые должны были его отстоять и заботиться о нем, оберегать и улучшать. Именно, от их «находчивости» казахский язык не может прийти в себя и неизвестно когда начнет полноценно функционировать в статусе государственного.

Пример:

В документах городского акимата слово «микрорайон» один ответственный работник пишет «микроаудан», второй – «шағын аудан», третий – «кiшi аудан», четвертый – «мөлтек аудан».

В научной работе, диссертациях и монографиях есть часто встречающееся слово «актуальность». Его переводят по-разному: один «өзекті», другой «көкейкестi», третий «көкейтесті».

Властные структуры, как ни старались, не смогли превратить должностных лиц и специалистов в переводчиков, исследователей-лингвистов. У каждого свои обязанности, свой профиль деятельности. Чиновник, занимающий должность, решая профессиональные задачи, не смог совместить обязанности ученого-языковеда. Руководящий кадровый корпус страны не сотворил теории по созданию терминов. Потому что они и не способны, и не обязаны создавать термины. У каждого из них свои производственные обязанности. Они не могли писать образцы документов, потому что не было установленных лингвистических принципов и образцов. Такое требование само по себе не соответствовало научному решению проблемы. Конечно, когда сверху поступило указание – «во всех местах дела должны вестись на казахском языке», то каждый по-своему стал выполнять это указание, по-своему переводить. Как следствие этого, стали появляться такие документы, что никакой грамотей в них не мог разобраться, не понять ни терминов, ни понятий, сделанных по-казахски. Понимать язык и учиться ему стало труднее, чем раньше.

Еще один пример:

«Сұлулық салоны», «Әсемдік салоны», «Әдемілік салоны», «Сымбат салоны», «Сән салоны» (из вывесок предприятий).

Пояснение к примеру: На алматинских улицах в одном месте вы увидите на здании вывеску «Сұлулық салоны», что переводится как «Салон красоты». В другом месте увидите «Әдемілік салоны», в третьем – «Әсемдік салоны», в четвертом – «Сымбат салоны», в пятом – «Сән салоны», и все они предстают перед вами как «Салон красоты».

Писать одно название в пяти разных вариантах не принято нигде, кроме как у казахов. Даже самые богатые языки, со словарным запасом в несколько сотен тысяч, а то миллионов слов, так разбрасываться словами не могут. Почему такое возможно у нас? Может быть, это действительно свидетельствует о богатстве казахского языка или это достижение отечественной лингвистики?

Нет, конечно! Название этому явлению – пущенное на самотек языковое своеволие сочинителей. Став владельцами салонов, бизнесмены придумывали такие названия, стремились перещеголять своих конкурентов, находили и употребляли синонимы, которые им по душе.

* * *

Были предложены самые разнообразные методы борьбы с «врагами языка». Один из них означал древний римский метод «кнута и пряника». Кнут – гнать в три шеи нежелающих говорить на государственном языке, не подпуская их близко к ответственным государственным должностям. Таким кнутом были бы еще разнообразные взыскания и наказания, фабрикация всяческих анафем. Пряник – это повышение по служебной лестнице говорящих на казахском языке, материальное и моральное стимулирование. Для осуществления подобных мер, по соображениям лингвистов, прежде нужно внести изменение в Закон о языках, в частности, лишить русский язык статуса официального.

На дискуссиях и обсуждениях, где шла речь о проблемах языка, среди тех, кто горячо поддерживал метод административного давления по отношению к людям, не владеющим языком, выделялись профессора Бурбаев Т. и Кадыржанов А. Их категорическое требование было таково: «Единственный выход из сложившейся ситуации – не избирать в будущем в депутаты тех, кто не знает казахского языка» [36].

Их голоса не были одиноким выстрелом в пустыне. Силовую политику в процессе решения проблем языка, несмотря на то, что она не имела ни научной, ни правовой основы, поддержали не только простые любители языка, но и подавляющее большинство казахского зиялы қауым, в том числе научные сотрудники Института языкознания имени А. Байтурсынова. И. Уалиев и его сослуживица писали: «Нужно применять административные меры к руководителям учреждений и организаций, где делопроизводство по-казахски ведется не на должном уровне. Прежде чем принимать на госслужбу, у людей требовать знание казахского языка» [37: 15-19].

Принятие кардинальных мер от властей требовал еще один профессор казахской словесности М. Мырзахметов. Он писал: «Непосредственный, практический способ внедрения казахского языка в оборот – сделать его востребованным. Для этого нужно оказать давление только на кадры казахского происхождения. Если сидящие во властной структуре лица в течение одного года не овладеют языком, увольнять их с работы. А принимаемым на работу новым лицам, не знающим одинаково хорошо двух языков, закрывать дорогу» [Мемлекет ваххабиттердің аяғын тұсамаса,.. Жас қазақ үні, 14-20.10.2011]. Тут профессор допускает элементарную логико-мировоззренческую ошибку: востребованность к изучению языка не обеспечивается давлением на людей. Этого можно добиться только высоким качеством контента языка, удовлетворяющего духовные запросы современного человека.

С правовой точки зрения предложения о преследовании людей, не знающих казахский язык, свидетельствуют о том, что эти лица не учитывают интересы людей с политической и правовой точек зрения. Их предложения не совсем целесообразны и политкорректны. В условиях тотальной девиации в словоупотреблении на казахском языке, когда сам казах не может выучить свой родной язык и не может заставить своих детей говорить на этом языке, неуместно требовать от людей других национальностей освоения языка.

Если запустить в ход репрессивные методы для осуществления данного тренда, невозможно представить, какой хаос царил бы в обществе. Расправившись с гражданами, идущими в депутаты, активисты языка не остановились бы и стали бы выискивать и преследовать во всех учреждениях лиц, не знающих языка, подсчитывать, в какой отрасли есть такие «грешники», где они, сколько их. Потом возникла бы необходимость устраивать их на работу, на их место поставить новых, знающих язык, давать им специальность. А это повлекло бы за собой изменение не только Конституции, но и десятков других законов.

* * *

Не только отечественные лингвисты, но и патриоты языка, один за другим, поддержали административное решение языковых проблем, а также пресса постоянно муссировала это направление. В различного рода акциях, научно-практических, научно-методических конференциях участники требовали очистить от незнающих язык все звенья властной структуры. Воодушевленные этими настоятельными требованиями радикал-патриоты активизировали движение по усилению казахского языка. Постепенно требования с подобным содержанием превратились в главный лозунг в движении за язык. На всех конференциях, проводимых различными организациями, звучало то же самое – убрать с ответственных постов лиц, не знающих язык. Среди тех, кто шел этим курсом, вместе с рядовыми патриотами языка, находились остепененные ученые, юристы, деятели культуры, известные профессора и академики.

В письме, адресованном Президенту, Парламенту и Правительству, от имени 150-ти деятелей культуры прозвучало диатрибное требование: «За пятнадцать лет и медведя можно было научить казахскому языку»,…… «Необходимо создать для добровольного и непринужденного изучения государственного языка организационные, материально-технические условия», «с 2012 года в государственных органах дела должны вестись только на государственном языке, деловые бумаги должны оформляться только по-казахски», «Из конституции РК нужно убрать пункт 2-й из 7 статьи – о статусе русского языка» [август, 2011]. Требование такого содержания было предъявлено и в следующей акции, под названием «В поддержку государственного языка» [02. 10. 2011].

Деятельность М. Шаханова и окружающих его сторонников была благородная, действия отчаянные, речи вызывали сочувствие. Они все делали от чистого сердца и патриотических побуждений. Однако от их шумных выступлений ничего не изменилось, и измениться не могло. Потому что проблемы языка не решаются длинными речами, пламенными призывами, акциями преданных родине граждан, при поддержке сочувствующих. И великий М. Шаханов – выдающийся поэт, политический деятель-тяжеловес, пламенный патриот, однако, он тоже не поддержал научного решения проблем языка, упустил неоспоримую истину о том, что нужно пустить в ход научные методы решения проблемы.

Без науки никто, никогда, ни в какой стране, сложную проблему не решал. Без научно разработанного подхода к проблеме, невозможно получить реальной оценки констелляции, складывающейся вокруг казахского языка. Невозможно выбрать правильный путь решения этой проблемы. Опираясь только на результаты глубоких научно-теоретических и практических исследований, нужно разработать концепции развития языка, на основе которых составляются программы, определяющие конкретные действия. У наших чиновников, которые занимались проблемами языка, и любителей-патриотов ничего этого не было. Как ни парадоксально, об этом и ученые-языковеды не думают, никому не приходила в голову мысль о концептуальном подходе к решению проблемы языка, хотя в рядах, привлеченных к делу, было немало остепененных ученых. Поэтому все их деяния – за 28 лет потраченные энергия, средства, труд, оказались «Сизифа трудом». Как сказал А. Камю «Нет кары ужасней, чем бесполезный и безнадежный труд» [127: 305]. Это есть кара истории казахским лингвистам и философам на все времена.

* * *

Филология – самое слабое звено в системе наук Казахстана. Специалисты казахского языка – самая консервативная часть национальной интеллигенции. Академики и профессора этой отрасли по-детски инфантильны, ошибаются как студенты-заочники. Нынешний аномальный язык – медлительный, пунктирный, гибридный, наполненный бессвязными сочетаниями – это язык, прежде всего, профессоров и академиков из лингвистики, и писателей, журналистов, которые обучались на филологических и журналистских факультетах, где знания получили по учебникам, подготовленным вышеназванными учеными из казахской филологии. На первый взгляд, этот язык, на котором распространяется по-казахски художественное искусство, образование, язык эфира и прессы. В реальности, в устах наших журналистов и писателей он превратился в язык декаданса национальной культуры, фактор духовного опустошения.

Прием студентов на филологические факультеты вузов по протекции, формализм в преподавании на казахском языке в них процветал еще при советской власти. В те времена факультет, куда аульная молодежь шла толпами, был именно казахский филологический. На других факультетах тоже был конкурс. Там на одно место претендовали 2 или 3, иногда до 4-5 человек. А на казфилфак приходилось 25-30 абитуриентов на одно место. Именно с этого начался хаос. Сюда поступали те, кто краем уха слышал про Абая – «был такой акын, звали Абаем».

При советской власти, в вузах и для преподавателей, по-казахски читавших лекции, не хватало места. Шла жестокая конкуренция за место преподавателя. Было априори известно, кто займет место преподавателя: естественно, в таких случаях попадали на эти места люди, хоть и слабые по интеллектуальному уровню, но имеющие поддержку наверху. Таким образом, как говорят казахи, «аңқау елге – арамыза молла» («простака учил невежественный мулла»). Так они выпускали «специалистов» казахского языка из вузов. И этот процесс продолжается и по сей день.

Отечественные лингвисты не смогли проникнуть в суть положений, принятых в мировой лингвистической науке. Не смогли создать правильную теорию развития языка, разработать дефиницию литературного языка, его критериев и требований, предъявляемых к нему. До конца не разобрались в понятиях «литературный язык» и «язык художественной литературы». Последствия неправильного направления в водоразделе науки оказались губительными для существования казахского языка. Ошибочное объяснение смысла лингвистических понятий в учебниках казахского языка для средних и высших школ стало преградой перед молодыми исследователями, не позволяло им найти правильный профессиональный ориентир. С такими учебниками получили образование несколько поколений. Искаженные понятия овладевали сознанием специалистов-казаховедов так, что среди них не оказалось людей, способных написать нормальный учебник и решить какую-нибудь несложную проблему языка. Это есть последствие той далбасы – безрезультатной суеты, продлившейся в течение последних 28 лет.

* * *

Известно, что в ходе развития цивилизации полно ошибок и заблуждений. В исторической практике человечеству известны случаи, когда целые общества и цивилизации заблуждались на столетия и тысячелетия. И это явление продолжается. Три четверти стран мира сегодня находятся на ложном пути и претерпевают все ужасы взяточничества, социальной отсталости – бедность, безграмотность, болезни.

Причины заблуждения бывают различные: частое явление, когда ошибается одиозный, упрямый правитель. Иногда наука идет по неправильному пути, еще чаще это происходит по причине политико-правовой невежественности самого народа. Последствия заблуждения приводят не только к статическому состоянию общества, они могут стать причиной исчезновения общества.

У людей бывает такое: чувствуют, что пошли неправильным путем, но уже не могут вернуться назад и не могут добровольно признать свою ошибку.

Сейчас казахские языковеды сами находятся в моральном тупике, потому что не могли научно обосновать путь, по которому нужно идти государственному языку независимой страны. Причиненный ими духовный ущерб не имеет границ, их смысл существования – это путь в никуда, рецессия языка, декаданс культуры, тупик для самой нации. До сих пор они шли по направлению, якобы развивающему язык, но в нем не было научной достоверности, а перспектива их трудов быть выброшенными в мусорную кучу, вынуждала их сломя голову бежать от реальности – они отвлекали внимание массы, превратно объясняя, почему не решается проблема языка («есть тайная организация, занимающаяся враждебной для казахского языка деятельностью»), собственные обязанности переложили на чужие плечи («пусть все решают власти»), выступают против тех, кто понимает истинное положение («они противники независимости») и принялись душить в корне правильные мысли. Казахские лингвисты готовы родной язык, его будущее предать небытию, лишь бы сохранить свой имидж.

По сути дела, уяснить причины всех явлений и процессов, проявляющихся в обществе, в том числе языковой ситуации, направить в правильное русло – это относится к компетенции философов и ответственных за духовную сферу людей из администрации Президента. Они призваны быть барометром общества. Они обязаны раньше других увидеть, предвидеть и принимать меры. Не лишне отметить здесь о слабости нашей казахской философии, имеющей к духовному развитию прямое отношение.

«Человек, бывший в рабстве один день, наполовину лишается человеческой природы», – говорят греки. Подтверждая справедливость этого афоризма, Абай говорил: «Нет у казаха другого врага, кроме казаха» [38: 120-121]. Лишиться национальной идентичности, ее природных качеств – это равноценно лишению самой нации. Казахи двести шестьдесят лет провели в колониальных условиях, и рабское сознание им так привилось, что нация оказалась в уникальной ситуации: Казахстан надо защищать от казахов, а казахский язык – от отечественных лингвистов. Такое положение! В условиях переоценки ценностей нельзя удивляться подобным явлениям.

Сейчас определились два направления, по которым можно решить проблему языка. Первое – позиция казахских лингвистов. По этому направлению все должно решаться политико-административным способом. Как говорится, результативные действия должны исходить от Президента, Правительства. Второе направление предполагает решение проблемы научным путем. В этом случае наука разработает концепцию развития языка, власть оказывает моральную и материальную поддержку, духовные устремления интеллигенции и поддержка народа доведут дело до конца. «Или я лишился ума, или я не сошел с ума, третьего же нет пути, никто не докажет, что все мы сошли с ума», – сказал английский философ Т. Гоббс в затянувшемся споре с английским математиком Джоном Валлисом [39: 60]. Один из названных путей даст расцвет казахскому языку.

Прошли годы. Возможности были упущены. Практически ничего не сделано по поднятию репрезентативной способности казахского языка. Не устранена тотальная девиация в словоупотреблении. Не создан нормальный контент, удовлетворяющий духовные запросы современного человека.

* * *

«Лучше поздно, чем никогда» – гласит русская пословица. В последние годы сотрудники Института языкознания имени А. Байтурсынова дают знать, что начали понимать то, что без научно-теоретических исследований проблем языка не решить. Начали обращать внимание на одно из множеств фундаментальных направлений в языкознании – корпусную классификацию языка. В 2016 году Институтом был выпущен частотный словарь казахского языка для определения контента учебной литературы в общеобразовательной школе [124].

По отношению к данному труду нужно сказать, что он появился с опозданием, как минимум, на четверть века. Исследования по данному направлению должны были начаться сразу после того, как казахский язык был объявлен государственным в 1989 году. Еще надо отметить, что отбор базовой литературы для составления частотного словаря, на первый взгляд, желает лучшего. Анализ наиболее часто употребляемых 1000 слов показал следующее: опять лексика, отражающая реалии аграрного общества, доминирует над лексикой городской. Например, слово «аул» занимает в словаре 144-строчку, когда слово «город» 313-ую. Этот фактор вселяет опасение, что контент учебников, составленный на основе данного словаря, опять не будет востребованным детьми городских населенных пунктов (о невостребованности аграрного содержания см.: гл. 4.4.7).

Не разобравшись в закономерностях формирования литературного языка, нельзя оперировать фактами, без учета их исторического развития. Стратегические ошибки, допущенные в самом водоразделе научных исследований, исправить не представляется возможным. Это обстоятельство вынуждает нас начать исследования во всех направлениях, практически, с нуля.

⇐              ⇒