2.1.6 Сложные редупликационные конструкции как фактор, затрудняющий изучение языка

2.1.6 Сложные редупликационные конструкции как фактор, затрудняющий изучение языка

В казахском языке в качестве одного из средств усиления образности широко используются редупликационные конструкции. Это характерно для аграрного общества, где широко применяются удвоенные или спаренные слова различных конструкций. Казаховеды их называют қос сөздер.

В русском языке есть несколько видов сложных редупликационных конструкций (СРК). Например, редупликации – это образование слов при помощи удвоения основы или повтора целых слов: как-никак; всего-навсего; еле-еле; чуть-чуть; едва-едва. Следующие структурные типы сложных слов называются два на два: житье-бытье, молодо-зелено. Русские лингвисты называют парными словами конструкции, где одно слово требует употребления другого: критика (резкая); проблема (назревшая); рубежи (новые);..

В развитых обществах требования к СРК резко отличаются по сравнению с тем, что требуется от языка аграрного общества. Языковеды передовых индустриальных обществ в вопросах развития языка придерживаются принципа от примитивного – к совершенству. СРК относятся к первому, от которого нужно избавляться, как от элемента затруднения передачи информации. Лингвисты индустриальных обществ СРК относят к категории коллоквиализмов. Они в делопроизводстве вообще не встречаются, оттеснены в бытовую сферу. СРК мельтешат в художественных произведениях, и то написанных на сюжеты из жизни аграрного общества[1].

Сложные редупликационные конструкции в казахском языке имеют отличия от схожих типов в русском языке. Казахские СРК встречаются в употреблении не только в быту. Они имеют активное хождение в официальном словоупотреблении и нередко используются в качестве терминов. Но это явление не следует считать благоприятным. Увеличение парных слов в казахском языке и других усиливающих факторов затрудняют изучение языка и овладение им.

А. Болганбаев и А. Османова пишут:

«Қос сөздер… құбылыстың, қимылдың әр түрлi қарым-қатынасында болатын көбею, еселеу, күшейту, саралау, бөлiну, топталу сияқты қимылды, жай-күйлердi я көбейтiп топ-тобымен, я бөлiп жiк-жiгiмен, я әсерлеп, саралап, сала-саласымен атап-анықтап, оның мағыналық жан-жақтылығы тiлдi икемдi, бай дәрежеге көтерiп, сол арқылы тiл жүйесiнiң мүмкiндiгiн арттыра түсiп, ойдың ең нәзiк реңктерiн бiлуге, күрделi ойды түйдектеп түсiндiруде ерекше қызмет атқарады» [43].

Справедливости ради, надо отметить уникальность, скорее типичность аульной лингвемы, как стиль, выбранный авторами. Это – пунктирное представление текста. Приведенная здесь часть предложения в форме скопления малосвязанных друг с другом слов и наглядного примера вербализма состоит из 56 (!) слов (7 парных слов). Какое слово из них выполняет роль определения, какое – дополнения, какое – обстоятельства, выяснить невозможно, из-за отсутствия подлежащно-сказуемостной структуры предложения. Перевод таких предложений на другие языки тоже неосуществим. Поэтому, можно только догадываться, о чем авторы хотели сказать.

Наверное, мысли авторов заключаются в том, что парные слова о чем-то хорошем передают, организуют, выделяют, помогают понять, преувеличивают, приукрашивают, всесторонне усиливают, множат в разы,.. впрочем, они очень хорошие.

Авторы этой точки зрения, выдвигая свои идеи по отношению к СРК в языке, не учитывают историческое время, экономическое пространство и общественную формацию, где современный Казахстан фигурирует. Они рассуждают так, словно живут в казахском жайлауе, в окружении акынов и термешы. Они не могут прийти к пониманию того, что в индустриальном обществе при сложных социально-экономических отношениях и современной технологии, нельзя давать учащимся или студентам научную информацию в стиле, где парные слова приукрашивают, усиливают, множат в разы… Здесь пахнет паранаукой.

Большинство из СРК в казахском языке относится к разряду подражательных лексем. В их основе лежат звуки, издаваемые животными (домашними и дикими), птицами, стихийными явлениями (шум бегущей воды, гул ветра и. т.п.). Вот примеры СРК, появившихся в результате звукоподражания: «қыт-қыт», «шиық-шиық», «салдыр-гүлдір», «әлекей-жәлекей», «бырт-бырт», «бор-бор», «шолп-шолп», «сылқ-сылқ». Но информация, переданная с помощью подражающих звуков, не может быть адекватной, так как трудно отождествлять мысли на эмоциональном восприятии звуков человеком, их воспринимающим. Это только одна сторона дела.

Увеличение числа СРК в казахском языке, использование их как терминов, применение их в качестве названия вещей, явлений, ситуаций, часто встречающихся в практике словоупотребления, превращается в главное препятствие развития языка. Во-первых, СРК остаются средством усиления лингвемы аграрного человека. В языке индустриального общества практически отсутствуют соответствующие требования, и на них нет спроса при ведении делопроизводства. Если своей обобщенностью, приукрашиванием, мерцанием, усиливающим свойством СРК удовлетворяют аграрного человека, то в индустриальном обществе они нужны только на перифериях, при общении в бытовой сфере и то с носителями только лингвемы того ареала. СРК не может войти в лаборатории и цеха, где передача информации нуждается в точности, определенности, конкретности, когда нужно передать информацию в сотни долей миллиметра или секунды.

Не говоря о технике, технологии, применение СРК в общественно-гуманитарной сфере показывает несостоятельность этого введения в языковую практику. Там, где фигурируют СРК, сплошные непонятные высказывания, непроясненные обстоятельства, завуалирование смысла информации.

Приведем несколько примеров.

Философ Т. Сарсенбаев написал книгу, которая называется «Ұлттық сана-сезiм мен ұлттық қадiр-қасиет» [46]. Русский вариант книги называется «Национальное самосознание и национальное достоинство» (см.: выходные данные).

Здесь казахские «сана-сезім» и «қадір-қасиет» не соответствуют русским «самосознанию» и «достоинству». Если перевести на русский язык, с учетом узуального значения слов, то окажется: «сана» – «сознание», «сезім» – «чувство», «кадір» – «достоинство», «қасиет» – «свойство». Все четыре слова имеют бесспорные, конкретные эквиваленты в русском языке. Тогда возникает вопрос: в чем смысл спаренных конструкций «сознание-чувство» и «достоинство-свойство», что они означают? Это – во-первых. Во-вторых, четыре казахских слов употреблены для передачи двух значений на русском языке, что является неоправданным расточительством. Какая польза от этого для казахского языка? В-третьих, уничтожено четыре слова, с конкретной смысловой нагрузкой, вместо них появились две спаренные конструкции, с завуалированным значением, трудные для усвоения.

Кандидатская диссертация по философии исследователя Н. Романовой называется «Политические аспекты процесса формирования и развития национального самосознания». Название переведено на казахский язык как «Ұлттық ой-сананың қалыптасуы мен дамуының саяси аспектiлерi». В этой работе «самосознание» переведено как «ой-сана» [47].

Переводы одного понятия в разных трудах разными словами стали уже правилом для носителей казахского языка. «Сана» – это утвердившаяся философская категория, а также категория психологическая, она предает самый высокий уровень осознания окружающей действительности. Слово «самосознание» формулируется примерно так: «полное понимание человеком самого себя, своего значения, своей роли в жизни общества» [48]. «Самосознание» должно переводиться на казахский язык как «өзіндік сана». А слово «ой» («мысль»), имеющее бесспорный, конкретный план содержания, привязывать к слову «сана» просто бессмысленно. Нельзя смешивать указанные выше два понятия.

Казахский язык не так уж богат словами, обозначающими научные категории. И расходовать для обозначения одного понятия несколько слов – чрезвычайно вредный и глупый поступок.

* * *

По канонам развитых литературных языков, СРК не входят в состав корпуса литературного языка. Как отмечалось выше, в русском языке СРК осталось очень мало, и они употребляются только в бытовой сфере. В практике применения казахского языка СРК мельтешат везде, даже участвуют в создании терминов. Хотя нередко, эксперимент создания терминов в форме редупликационных конструкций претерпевает фиаско.

Например, слово «миграция», переведенная как «көші-қон», приводит социологов в замешательство. Они находятся в растерянности: как писать на казахском термины, производные от слова «миграция»: «эмиграция», «иммиграция», «ремиграция»? Терминком не разработал правила и не указал, как использовать заимствованные терминоэлементы (им, э, ре), не рекомендовал формы «экөші-қон», «имкөші-қон», «рекөші-қон». Если остальные производные образования от «миграции», с помощью терминоэлементов, оставить в их первоначальной форме, тогда, какой резон от перевода «миграции» как «көші-қон»? Терминком также не дал рекомендации по применению термина «көші-қон» по отношению к миграции птиц, зверей, рыб, земноводных, пресмыкающихся в своем ареале. А «көші-қон» по традиции означает передвижение казахов-скотоводов с одного места на другое, например, с летнего пастбища на зимнее или наоборот. А теперь можно судить о научной серьезности и ответственности тех, кто перевел и узаконил парное слово «көші-қон» как «миграция».

* * *

В казахском языке имеется образование «түрлі-түсті телевидение». Это тоже является следствием привычки. Если убрать первое слово из пары, оставив только второе, то оно для носителей казахского языка покажется слабым. Так ли это на самом деле? Нет! «Түсті телевидение» ничем не отличается по смыслу от «түрлі-түсті телевидение», а по форме является коротким и удобным. Однословные определения и легче, и удачнее для перевода и понимания. Говорим же «түсті металлургия», «түсті фоторедакция». Точно так же говорящие быстрее усвоили бы «түсті телевидение» без всякой усилительной коннотации («түрлі»).

Говорящие на казахском языке привыкли к бесполезной «образности» настолько, что им кажется, без усилительного компонента смысл передаваемой информации будет неполным. Поэтому имеют место в словоупотреблении формы: – «үп-үлкен», «кіп-кішкентай», «мөп-мөлдір», «тап-таза», хотя в приведенных словах эти «үп», «кіп», «мөп», «тап» никакой смысловой роли не выполняют.

Вопросы перевода для казахского языка сегодня являются первостепенными. Чтобы ввести язык в экономический оборот, чтобы ознакомить мир с материалами на казахском языке, нужно вести переводческое дело на высоком уровне. А увлечение СРК создает большие препятствия для переводческого дела. Если приведенные выше парные слова ввести в компьютер, то автоматический их перевод будет выглядеть смехотворным: «национальное сознание-чувство и национальное достоинство-свойство». Употребленное Н. Романовой «ой-сана» (подобную форму однажды применил и профессор М. Мырзахметов) в переводе на русский язык будет выглядеть: «мысль-сознание». Носители русского языка подобные конструкции просто не воспримут. Особенно, не воспримут их люди, мыслящие научно-техническими категориями, умеющие говорить научным языком. На казахском звучат они тоже бесповоротно, как на русском языке. Эти слова могут восприниматься без раздражения только носителями аульной лингвемы, которые говорят общебытовым стилем, людьми, привыкшими к аномальному использованию языка.

Примеры адаптированного применения сложных редупликационных конструкций на языке индустриального общества

Таблица № 6

Образный язык аграрного общества	Стабильный язык индустриального общества
Ем-дом – лечение; Бала-шаға – дети; Бала-шағалар – дети; Азық-түлік – продукт; Азық-түліктер – продукты; Дәрі-дәрмек – лекарство; Сауда-саттық – торговля; Көйлек-көншек – платье;	Ем – лечение; Бала – ребенок; Балалар – дети; Азық – продукт; Азықтар – продукты; Дәрі – лекарство; Сауда – торговля; Көйлек – платье;
Примеры автоматического перевода:	Примеры автоматического перевода:
Сана-сезім – сознание-чувство; Қадір-қасиет – достоинство-свойство; Ой-сана – мысль-сознание;	Сана – сознание; Сезім – чувство; Қадір – достоинство; Қасиет – свойство; Ой – мысль.

И здесь, как в выше приведенных примерах, вторые слова в парах употребляются без надобности, они не несут никакой смысловой нагрузки. Это плеонастическая смесь в устах человека, увлеченного образно-бытовым стилем, представлена как отражение аграрного сознания. Если убрать части: «-дом, — шаға, -дәрмек, -түлік, — саттық, — көншек», и использовать только первую половину в парах, то слово стало бы ясным и точным по смыслу.

* * *

СРК является одним из существенных факторов, затрудняющих изучение казахского языка. Несложно понять это человеку, знающему простую арифметику. Изучающий казахский язык человек сталкивается вот с такими трудностями: ему приходится учить вместо одного слова – два, вместо двух – четыре, вместо десяти – двадцать, вместо сотни – две сотни слов.

На заводе по производству красок есть необходимость использовать слова «белый», «красный», «черный», «желтый», «синий» при указании цвета краски на этикете. Но употреблять их с усиленной коннотацией в формах «апп-ақ» «қып-қызыл», «қап-қара», «сап-сары», «көкпеңкөк» нет нужды. Одно отдельное слово ничем не уступает парным формам, напротив, при калькуляции товара и написания его цвета удобно употреблять одно слово. Например, не «жап-жасыл», а «жасыл». И во всех других отраслях производства нет необходимости употреблять парные слова, как на примере с прибавлениями – апп-, қып-, қап-, сап-, көкпең-, жап- …

Грамматика СРК практически отсутствует. Они вязкие как в единственном, так и во множественном числах, по-особому сложно образуются их сочетания, отсутствие правила добавления суффиксов к парным сочетаниям ставит в тупик самих казахов. Человеку, начинающему изучение казахского языка, приходится решать такие вопросы, как например:

Какая из частей в парных словах выполняет усиливающую роль, – первая или вторая? Какая из частей является смысловой ? (а нередко обе части не являются смысловыми). Некоторые состоят из двух разных слов или обе части представлены одним повторяющимся словом.

Как различаются спаренные слова в единственном и во множественном числах? Форма «азық-түлік» – это слово единственного или множественного числа? Если это слово единственного числа, то как оно преобразуется в форму множественного числа: может, примет форму «азықтар-түліктер»? Как прибавляются к нему суффиксы? – «азықтың-түліктің» или «азық-түліктің», «азыққа-түлікке» или «азық-түлікке»,.. Может ли обобщающее свойство спаренных конструкций исключить их преобразование в слово множественного числа?

Все это затрудняет и произнесение, и написание парных слов. Как видно из примера, редупликационные конструкции в язык индустриального общества не вписываются, они путают изучающего язык человека, делают язык невозможным для освоения. СРК чужды по природе языку научно-технического прогресса. Стиль СРК не совместим со стилем языка делопроизводства в индустриальном обществе. Язык, где много употребляются СРК и тому подобные с завуалированным смыслом слова, не может конкурировать со стабильным, нормированным, современным языком. Хождения в языке делопроизводства СРК отстаивают люди, которые не имеют представления о нормализации современных языков.

Языки индустриального общества имеют тенденцию к упрощению грамматического строя. Если казахский язык избавится от СРК, как от сложных по структуре, завуалированных по содержанию и неуклюжих в применении конструкций, то станет доступным для изучения и овладения.

Общеизвестно, что выучить язык не так уж трудно. Человек средней способности, мобилизуя свой интеллектуальный потенциал, может осилить второй, после родного, язык, примерно за один год, терпеливо и регулярно преследуя свою цель. Второй язык с таким же упорством он сможет одолеть уже за полгода. Каждый следующий новый язык он сможет осваивать еще в более краткие сроки. А вот казахские дети, не только те, которые обучаются в русскоязычной школе, родной язык не осваивают, хотя они изучают там родной язык систематически, с раннего возраста, с применением педагогических технологий. Не следует искать причину неусваиваемости в слабости интеллекта или энергии у детей.

Усложнять изучение языка созданием искусственных трудностей, умножением сложных редупликационных образований, когда вместо ста слов нужно изучать двести, просто внедрением трудно-осваиваемых конструкций, синонимов, многозначных слов – мягко говоря, вещь, уму непостижимая. Действия тех, кто предлагают изучение казахского языка, защищая СРК, синонимы и другие тропы, с неоднозначным смыслом, следует считать контрпродуктивными. Конечно, они не враги казахского языка, но находятся в плену лженауки и дилетантизма.

Притом, что научный корпус лексического ресурса казахского языка очень невелик, переводить каждый термин конструкцией из двух слов не является признаком щедрости. Определенное пространство занимает безэквивалентная лексическая пустота, то есть денотаты, не закрытые сигнификатами.

[1] Это не касается  таких образований как «социально-экономическое», «товарно-денежные», «либерал-демократическое», «национал-социалисты»,..

⇐              ⇒