5.8 Традиционные виды искусства
Здесь следует поговорить о традиционных видах казахского искусства, так как их отношение к распространению и употреблению казахского языка имеет первостепенное значение.
Народное художественное искусство создавалось на протяжении веков, соответствуя своему времени и вкусам современников, приобретая самобытные формы. У казахов это вылилось в фольклорные жанры в форме айтыса, терме, жыр. Это – уникальное искусство наших дедов и прадедов. Действительно, оно стало для каждого казахского интеллигента на протяжении веков драгоценным достоянием духовного бытия, спутником души.
Эти жанры искусства устоялись и обрели жизнь в обществе, где жизнь текла медленно, трудовая деятельность была нерегламентирована временем, проходила в степи, соответствовала психологии неторопливого, обстоятельного народа. И таким образом, традиционное искусство внедрилось в аграрное общество, существовало вместе с ним во временных рамках, совместно выступало на исторической арене.
Начиная с 70-х годов прошлого века, начали проводиться мероприятия по «возрождению» и «сохранению» некогда забытых жанров древнего искусства. В те годы сторонники указанного направления стали находить в аулах многочисленных исполнителей и заполнять телеэфирное время айтысами, жырами и терме. Пресса каждый день трубила о «возрождении и развитии национального искусства».
Со стороны все выглядело как будто правильно. Никто не подвергал сомнению призыв – «Возродим и укрепим национальное искусство». Большинство людей свято верило в такую необходимость. Но это был взгляд поверхностный. А человек, вникнувший в суть проблемы, увидел бы массу противоречий в них.
В конце концов, традиционные жанры не смогли преодолеть конститутивно-семантические противоречия и не состыковывались с новой эпохой, не превратились в любимое искусство молодежи. Это было невозможно. Традиционные жанры не совершенствовались ни по форме, ни по содержанию. А иначе они лишились бы статус-кво традиционных видов искусства. В их стиле передачи контента аккумулировались нюансы, несовместимые со вкусом современного человека. Масса противоречий, которые сменяли друг друга, смешивалась в хаотичном духовном пространстве и не могла удовлетворить сегодняшнего рационального зрителя.
Выдвигаемый вперед приверженцами традиционного искусства казахский абсурд, прежде всего, состоял в контенте. Художественное достоинство содержания контента, предлагаемого народу, было ничтожно. Бесконечные повторы, шумливость, выкрики, семантическая смесь – все это утомляло слушателей.
Участники айтысов постоянно начинали свои порывы избитыми возгласами, как, например:
«Алыстан ат терлетіп келіп тұрмын,
Астанаға сәлемімді беріп тұрмын».
Это был постоянный зачин деформированного варианта айтыса в соответствии с ходом истории, от которого у рационального слушателя возникала недоуменная аттракция. Потом шла, якобы, критика недостатков в хозяйстве, потом «остроумная» чушь, и конец айтыса, вместо цивилизованной полемики, превращался в карикатуру на традиционные формы искусства, существовавшие до ХІХ века.
Среди исполнителей традиционного искусства не было профессионалов, так как их нигде не готовили. Ими занимались только самодеятельные исполнители – члены кружков художественной самодеятельности в аульном клубе. Это типичные провинциальные, неряшливые, немытые элементы, вызывающие своим поведением отвращение и брезгливость, особенно у молодежи. Они не умели ухаживать за своим внешним видом, следить за выражением лица, сдерживать гримасы, стали страшилками для детей и вызывали у слушателей ироническую улыбку, скрывающую отвращение.
Между традиционным искусством и современной молодежью установилась глубокая пропасть. Среди казахских тележурналистов не нашлось человека, чувствующего эту пропасть. Несмотря на это, телевидение продолжало в дальнейшем «возрождать» эти жанры, тем самым отдаляя от него подрастающее поколение.
В фильме, поставленном по рассказу Ш. Айтматова «Красное яблоко», есть сцена с участием маленькой дочки главного героя Исабекова – Анар. По авторской ремарке, она любит слушать песню Ave Maria в исполнении Робертино Лоретти. Однажды увидев по телевизору манасчи, исполняющего жыр, она убегает с плачем: «я боюсь этого человека». Этот эпизод выдвигает резонный вопрос: «Почему современному поколению наших народов чуждо искусство их предков?». На первый взгляд это явление могло бы казаться нонсенсом. Нет, социальная психология имеет достоверное объяснение и этому явлению.
В результате цивилизационного разлома, когда народы и культуры оказались на разных ступенях исторической лестницы, противоречие между исполнителем, который остался на низшей ступени, – «человека прошлого», — как охарактеризовал Э. Тоффлер [60: 50], и слушателем, который находился на высшей ступени лестницы, – «человека настоящего» [там же], обострилось. Выпустив исполнителей этих жанров на сцену с домброй в руках, устроители не установили между ними и зрителями аттракцию, напротив, была воздвигнута преграда между молодежью и национальным искусством. Это нанесло большой урон авторитету национальной культуры, в первую очередь, самого традиционного искусства.
Вот так айтыс, терме, жыр не превратились в средство воспитания патриотизма у казахской молодежи, не стали одним из факторов, объединяющих массы вокруг национальной культуры. Не пробудили доверия молодежи к будущему казахского искусства. Напротив, они стали фактором отторжения молодежи от казахского искусства в целом, от всего, что ассоциируется с нацией. Нельзя было представлять молодежи то, что имеет бледную форму, убогое, устаревшее содержание, руками субъектов в лохмотьях, от одного вида которых вздрагивают лошади.
Когда инициаторы «возрождения» традиционных жанров искусства, изображавшие из себя горячих, пламенных любителей традиционного искусства, поняли, что их затея провалилась, то заняли двуличную позицию. С одной стороны, они, выступая перед массами, старались внушить людям, что старинное искусство выстраивается успешно. Они, в выгодные для себе моменты, позиционировали себя как истинных патриотов и старались произвести хорошее впечатление: «Смотрите, как я люблю свой народ, не жалею сил, чтобы возродить национальное искусство». С другой стороны, они жили с пониманием того, что дело их безнадежно, оно прекратится с их смертью, но продолжали деятельность в том же русле. Знали, что молодежь, в том числе их собственные дети и внуки, не близки к традиционному искусству, не поймут и не примут такое наследство, но продолжали перед народом разглагольствовать на избранную тему. Играя на патриотических чувствах той части массы, которая еще испытывала добрые чувства к традиционным видам искусства, апологеты традиционного искусства показывали себя борцами за чаяния народа, старались укрепить свой авторитет и материальное положение на этом поприще. В то же время, с собственными детьми и внуками, в семейном кругу, говорили по-русски, заставляли изучать английский язык и советовали уехать за рубеж на постоянное жительство.
Так, казахские юноши и девушки, будучи представителями иной ступени цивилизации, не понимали глубину традиционного искусства, не наслаждались им, не погружались в глубокое состояние восторга. Им не были доступны духовные высоты традиционного искусства, которые не покорили их духовный мир, не заставили трепетать все струны души.
Сегодня традиционное искусство вновь стоит перед дилеммой. Первый путь – «сохранить» терме, айтыс, жыр. Этого пути придерживаются сторонники, в основном, организаторы и исполнители традиционного искусства. Они считают, если будет благополучен аул, то будут жить традиционные виды искусства, в застывшем своем виде. Однако они не ищут ответ на следующие вопросы: вечно ли благополучие аула, в условиях глобальной урбанизации, когда в развитых обществах доля сельского жителя среди населения страны опускается все ниже и ниже? Каков смысл в сохранении традиционных видов искусства, когда дети их не воспринимают?
Еще нельзя упускать из виду следующие факторы: «Чтобы сохранить традиционное искусство, нужно его развивать». Чего бы это ни касалось, нельзя сохранять нечто, не укрепляя, не развивая его. А развивать нужно так, чтобы найти дорогу к сердцам молодежи, в том числе не казахов. Смысл этого условия относительно казахского языка, в следующем: традиционное искусство, функционирующее в духовном пространстве, должно выступать совместно с казахским языком, ассоциированным как литературный язык индустриального общества. А если дело обстоит так, то развитие традиционного искусства и его форм должно проводиться не самодеятельными умельцами, а специалистами, имеющими теоретическую подготовку, окончившими современные университеты и получившими специальное образование.
В этом плане надо отметить один момент. Среди жанров традиционного искусства только терме может претендовать на перспективу. Для этого терме надо загрузить современным содержанием. Терме, как бард на Западе, может завоевать слушателей, если объектом его контента станут злободневные проблемы современного общества.
Самодеятельность вне научного направления, как правило, никогда не приносит пользу, а только вред. Сторонникам традиционного искусства и исполнителям нужно сказать категорически: если традиционное искусство не будет развиваться при содействии специалистов, подготовленных в университетах, тогда нет смысла цепляться за полы чапанов рыцарей своего времени – Актамберди, Бухара, Мурына, Кульмамбета, Жамбыла. Если не хватает для развития жанра научно-интеллектуально-эстетических потенций, тогда надо оставить эту затею. Не надо кичиться, говорить неправду о том, что «мы совершенствуем» их, морочить головы подрастающего поколения бессмысленным рифмоплетением. Нужно срочно остановить дискредитацию шедевров прошлого, чтобы традиционное искусство не стало фактором отторжения от казахского языка, от всего казахского.
Если не можешь приобщить своих детей и внуков к видам этого искусства, если не можешь поднять культурный и интеллектуальный уровень своих отпрысков при помощи этого искусства, – тогда не порочь народное искусство. Недостаточно добывать средства для существования, нацепив аульный тумак, спрятавшись за пологом пропаганды традиционного искусства. От «сохранения» традиционных видов национального искусства лишь ради существования традиционного и национального, никаких плодотворных результатов быть не может.
По-видимому, такой позиции придерживается немало людей. В этой связи уместно будет привести сожаления, высказанные Ж. Ермановым. Он говорит: «Какая-та невидимая рука наложила запрет на любимое народное искусство. Приуроченный к 20-летию Независимости Казахстана Международный айтыс не был показан по телевидению. Все каналы проигнорировали, отвернулись, чувствуется, струсили. Не находя спонсоров, я нахожусь в растерянности…» [95]. «Трусы», которые отказались показать айтыс по телевидению – это люди, которые не верят в перспективу традиционного искусства, но об этом громко заявить не могут, боятся нападок со стороны защитников этого направления. По этой причине ими выбрана позиция молчаливого сопротивления.