5.11 В чем суть явления? Ареальная лингвистика
Следующая проблема, видимо, заключается в том, чтобы выяснить причину сложившейся ситуации, и уяснить, что нужно предпринять для правильного определения направления действий. Последние полстолетия казахская литература прошла под лозунгом освоения производственной темы. Нескончаемое число раз перед казахскими писателями ставилась задача о необходимости писать на тему индустрии. Однако наши писатели по-прежнему брали сюжеты о семье и родственниках, событиях вокруг домашнего очага, об аульной жизни и дальше этого не шли. Почему?
Нетрудно раскрыть причину и понять суть этого явления, опираясь на положения ареальной и ментальной лингвистики. Лингвема (социолект) человека аграрного общества, удовлетворительно может изображать аульную жизнь и все, что связано с животноводством, а то, что происходит в обществе индустриальном, ей не под силу. Мышление и действия казахских писателей не позволяют им выйти за рамки ментальной лексики (вс.: о ментальной лексике в п. 1.3) и соответствующей лингвемы человека аграрного общества, они там загустели. Аграрное содержание национального художественного искусства обусловлено аграрным качеством ментальной лексики казахского писателя и соответствующим типом мышления.
Согласно положениям психолингвистики, человек не может реализовать того, чего нет в его словарном фонде. А для изображения событий, процессов и явлений, происходящих в другой пространственной действительности – в жизни индустриального общества, нужен адекватный лексический корпус и умение использовать его на уровне урбанолекта – лингвемы человека индустриального общества. Писатель, стоящий на ступени аграрного общества, им не владеет. Поэтому ему не под силу создать образ представителя индустриального общества.
Сегодня время бурных реформ, когда каждый день в обществе и в жизни индивидуумов происходят события и явления не песенного масштаба, а достойные фабулы романов и эпопей, еще с острыми коллизиями. Наши писатели не смогли создать произведения, на основе этих событий и явлений, которые были бы понятны не только казахам, но и остальным читателям. Потому что наши авторы не адаптированы к индустриальному обществу, не могут самоактуализироваться, они, как в детстве, видят только баранов и волков, рисуют только жайлау или корову.
Наши авторы пишут о событиях в мазанках, в форме корджуна, о тех, кто скитается по пыльной дороге, соединяющей два аула, истосковавшиеся по кому-то. Писать о других людях, из других пунктов географического пространства, у них не хватает лексического ресурса, мыслительной энергии и видения жизненного материала (да, иногда пишут исторические повести, на уровне документального очерка). А казахи-читатели художественных произведений ни с чем, кроме того, что предназначено для аульного чтения, не соприкасаются. Казахское искусство не обеспечено темами, литературным материалом и современным репертуаром.
У человека, не вышедшего за рамки сознания аграрного общества, язык расплывчат, примитивен, мировоззрение узко, низок уровень общего образования. В общем, казахские интеллигенты должны уяснить: в ауле культуру не построить, там и качество образования не улучшится. А то, что образование и культура в ауле находятся на самом низком уровне, обусловлено тамошними социальными условиями.
Создаваемые на основе аульной лингвемы произведения не станут рентабельными, не поднимутся до уровня требования большинства читателей. Это не кажущийся со стороны приговор, вынесенный литературе, это вывод, сделанный в результате социо-экстра-лингвистического исследования. Вопрос стоит так: пока казахский язык не сублимируется в язык индустриального общества, создать универсально потребляемое художественное искусство не удастся.
Казахский писатель, желающий построить на классическом уровне культурный мир, должен подумать о внедрении нижеуказанных духовных факторов. Прежде всего – это лексический фонд на основе упорядоченной грамматики, приспособленный к жизни индустриального общества. То есть восстановить правильную семантическую систему казахского языка до аномального периода, при обеспеченности лексического ресурса, четкой дифференциации стилей и сохранении стабильного словоупотребления. Далее, трансцендентное мировоззрение, вышедшее за пределы аульной ойкумены, высокий интеллект, творческая мощь, позволяющая писателю видеть констелляции в современном мире. Другими словами, это можно называть индустриализацией лексики и, соответственно, сознания. С устоявшейся и застывшей лингвемой, с ограниченной тематикой, с контркультурной идеологией, с интеллектом крестьянина не может быть создана культура, удовлетворяющая современного человека. Расширение интеллектуального пространства индивида, совершенствование его словарного фонда – это дело не такое уж сложное. Современная информационная технология это позволяет. Нужно только понять важность, необходимость этих дел, и действовать.
О возможности проявления тесной связи между первым и третьим звеньями триады язык-мышление-действие писал российский профессор В. Харченко: «Бедность словаря приводит к такому опасному виду бедности, если не самому опасному – как бедность решений» [99: 187]. И так деградация духовного развития нации проявляется во всех трех звеньях детерминации язык-мышление-действие и охватывает все пространство казахской души. Следствие – отсутствие адекватного мышления, дефицит идей и неправильные действия. Другими словами, казахский духовный мир – это другой, отличный от тех народов, которые живут в гражданском обществе индустриальной ступени развития истории.
И сама художественность познается в сопоставлении. Малочисленные художественные произведения, написанные во второй половине ХХ в. и в начале ХХІ в., высоко оцененные у нас, на мировом уровне не могут претендовать на место на пьедестале. По уровню художественного исполнения и содержательности они далеки от мировых бестселлеров, не являются конкурентоспособными на мировом рынке. Сочинения, переведенные на другие языки, в большинстве своем были подобраны по конъюнктурным соображениям, спрос на них у современного читателя весьма сомнителен.
Современный читатель не воспринимает те чувства и переживания, которые испытали казахские писатели, будучи чабанами и трактористами, в годы пребывания в ауле. Вложив их в свои книги, сегодняшние писатели глубоко ошибаются в надежде через эти чувства передать реалии нынешнему поколению.
Сегодня книги казахских писателей, считавшиеся сносными и входившие в школьную программу, современного читателя не волнуют, не трогают. Произведения некогда «выдающихся» авторов не читают даже их собственные дети и внуки. Потому что они сегодня не могут быть для свободного человека в гражданском обществе носителями убедительной информации, не могут положительно влиять на читателя, не формируют компетентность у современного человека.