1.3 Лексика казахского языка: корпусная классификация

1.3 Лексика казахского языка: корпусная классификация

 Каждый язык должен уметь выражать все, иначе народ, которому он принадлежит, не сможет пройти через все ступени своего развития.

В. фон Гумбольдт

Богатством обычно называют изобилие материальных или духовных ценностей. Критериями богатства является сравнительная количественная достаточность этих ценностей, необходимая для удовлетворения определенного спроса. Если, скажем, казахская земля богата полезными ископаемыми, то это нетрудно доказать, сравнивая с ресурсами других стран. Так же, путем сопоставления лексического ресурса казахского языка и других языков, можно определить насколько богат наш язык, по сравнению с другими языками. Для этого надо определиться с измерителями богатства и выбрать язык для сравнения.

Богатство лексики языка и другие его характеристики имеют прямое отношение к общественному устройству носителей данного языка, ареалу проживания, способу хозяйствования и формированию менталитета. По Панфилову, в языке народов, стоящих на низкой ступени общественного прогресса, мало представлены общие и родовые понятия, но много специальных названий. «Моржа, плывущего на запад, эскимосы называют «аргугах», на север – «каврык», плавающего в разных направлениях – «акылюграк», питающегося моржа – «эхъык», а спящего – «кавалыграх» [7: 145]. Рассматривая узкопрофессиональную лексику эскимосов, можно поразиться «богатству», которое не встретишь ни в одном другом языке цивилизованных народов.

Х.-Г. Гадамер отмечает, что «существует африканский язык, располагающий, как утверждают, двумя сотнями различных выражений, обозначающих верблюда, в зависимости от тех отношений, в которых находится с жителями пустыни это животное. В силу того господствующего значения, которое он сохраняет во всех этих отношениях, верблюд всякий раз предстает перед нами как нечто совершенно иное» [8: 505]. Вот как объясняет данное явление В. фон Гумбольдт: «… слово – не эквивалент чувственно-воспринимаемого предмета, а эквивалент того, как он был осмыслен речетворческим актом в конкретный момент изобретения слова. Именно здесь – главный источник многообразия выражений для одного и того же предмета; так, в санскрите, где слона называют то дважды пьющим, то двузубым, то одноруким, каждый раз подразумевая один и тот же предмет, тремя словами обозначены три разных понятия» [9: 103].

Нельзя делать поспешные выводы о богатстве языка, обращая внимание только на внешние характеристики речевых явлений. Не может быть целесообразным признание на основе абстрактной договоренности «богатыми» вышеназванных языков эскимосов или африканских племен. Точно так же, является ошибкой преподносить как богатство языка лексику, отражающую только животноводческую сферу и реалии аульного быта в казахском языке. Это обусловлено неумением различать богатство языка и речевую практику, отрывом языка от современности, общественных процессов и от индустриального общества, в которое он начинает входить. «На язык (его материальную оболочку) оказывает влияние абстрактное содержание мысли, а с другой стороны, его восприятие, образность обращают на себя особое внимание» [7: 119].

По данным Г. Тарда, «чем дальше мы восходим в прошедшее, тем большее число явственно различных языков встречаем мы в человечестве, и тем чаще эти языки оказываются чрезвычайно богатыми» [10: 280]. Но, вместе с тем, нельзя преклоняться перед «удивительной гибкостью и заметной даже при непосредственном наблюдении подвижностью языка людей безграмотных», идеализировать образность и пластичность языка социально ограниченного, используемого в узких хозяйственных рамках (там же, с. 280). Как объясняет Тард: «Язык представляет собою социальное пространство идей и есть … аналогия между великими основными понятиями ума и великими основными установлениями социального строя…» [10: 130]. К примеру, если народ в определенном регионе занимается одним или несколькими видами хозяйства, то и его язык в том же регионе и виде хозяйства образует имманентное пространство. В вышеназванных примерах язык эскимосов на севере создает богатую лексику в сфере морже- и рыболовства, а западноафриканские племена – в животноводстве, но данный богатый словарный запас имеет социально ограниченный круг применения и является производным «еще и других аналогий между умственной и социальной жизнью,… с точки зрения деятельности» [10: 135].

Есть такая закономерность: язык, обслуживающий смежные и малочисленные хозяйства, гибок и цветист в оборотах, а язык, используемый в десятках хозяйств, содержательно отдаленных друг от друга, совершенствуется относительно медленно. Причина в том, что в первом случае ресурсы языка используются в ограниченных направлениях, в аграрном обществе отклонение от точности и придание речи образности не приносят хозяйству ущерба, чего нельзя допускать в индустриальном обществе. Становится очевидным – «грациозный» в социально ограниченном пространстве язык, в более масштабном социальном пространстве, претерпевая изменения, становится морально устаревшим.

В казахской лингвистической литературе часто мелькает утверждение о том, что критерием богатства языка является множество синонимов. К этому утверждению нужно относиться с оговоркой. Конечно, широкая палитра синонимичных выражений, на первый взгляд, создает видимое богатство. Однако надо отметить, что множество только изосемических синонимов можно считать за богатство, которое придает колоритность языку. А искусственное увеличение числа синонимов за счет привлечения в их ряды разнозначных слов одного семантического поля, слов в согипонимических отношениях, имеющих перспективу самостоятельно нести смысловую нагрузку, квазисинонимов, к хорошему результату не приведут. Искусственное увеличение синонимов затрудняет репрезентативность языка. С этой точки зрения, целенаправленная работа по умножению синонимов, возведение в ранг синонимов всех слов семантического поля есть не что иное как «медвежья услуга» языку. Как показывает многолетняя речевая практика, богатство языка в первую очередь измеряется обилием лексических единиц, применяющихся в стабильной форме, несущих индивидуальную смысловую нагрузку.

* * *

Надо признать, что казахский язык при аграрном укладе хозяйствования отличался богатой лексикой, словарный фонд составлял неимоверное количество лексических единств, отражающих реалию жизнедеятельности данной формации, особенно сельский быт, в том числе и жизнь животновода. Но сейчас общество перешло на более высокую ступень цивилизационного развития. В связи с чем, возникла необходимость пересмотра установки относительно характеристики лексики языка. Но консервативные казахские лингвисты стояли на своем. «Образный и богатый казахский язык ни в чем не уступает мировым языкам, его словарный фонд составляют 1 млн. смысловых единиц», —  кипятился А. Хайдаров [11: 25]. «В казахском языке семантическое поле понятия «верблюд» включает 80 слов», — гордились лингвисты. Эти и подобные примеры как доказательство богатства казахского языка стали притчей во языцех.

В действительности, оценка, данная аксакалом казахской лингвистики богатству языка, отражает реалии аграрного общества. Чтобы представить нынешную картину, достаточно подсчитать лексический фонд языка и провести сравнительный анализ. «В настоящее время в самых объемных словарях собрано приблизительно 67 тыс. слов» – такую справку дает один из ответственных редакторов 15-ти томного «Словаря казахского литературного языка» Н. Уали [12: 7]. Это объем, собранный к началу ХХІ века. Надо отметить, что данный словарь, как ошибочно называют его составители, не является словарем казахского литературного языка. Это – словарь общенационального языка.

Верифицирует это сам господин Н. Уали. Несмотря на то, что свое творение он назвал «Словарем казахского литературно языка», он чистосердечно сообщает, что «вошли в словарь… диалектизмы и архаизмы, которые часто встречаются в художественной литературе» [12: 11]. Далее главный составитель словаря продолжает: «также вошли в состав словаря просторечья, вулгаризмы и другие внелитературные элементы». Когда словарь носит название «литературный», а на самом деле значительная часть его занимает внелитературная лексика разного рода и типов – это в трезвую логику не укладывается.

В казахской лингвистике отсутствует граница между понятиями «литературный язык» и «внелитературная лексика», хотя они являются центральными понятиями в лингвистистической науке (о литературном языке подробнее смотрите п. 1.5 данного исследования). Вследствие чего, в течение 25 лет развития языка стратегические ошибки в лингвистике сбили с пути все правильные начинания и служили фактором торможения на пути развития языка.

Чтобы представить реальную картину, складывающуюся в пространстве языка, нужно проанализировать лексический фонд языка, в контексте корпусной классификации языка. Через четыре года после упомянутой констатации, тот же господин Н. Уали уточнил: «В результате лексикографической выборки создан базовый корпус словаря, состоящий из 92300 наименований и 57800 устойчивых словосочетаний» [13: 819]. Обстоятельный анализ именно этого издания многотомного словаря, где аккумулирован весь имеющийся на настоящий момент запас казахского языка, может дать объективную оценку лексике языка.

Значительную долю вышеназванного объема лексики занимают непереведенные международные термины и слова, сконструированные с участием заимствованных терминоэлементов, внелитературная лексика, типа арготизмов, жаргонизмов и неологизмов, не вошедших в широкое употребление.

Когда речь идет о внелитературной лексике казахского языка, надо учитывать его специфические особенности. Отличительная особенность лексики казахского языка состоит в том, что в ее составе значительное место занимает, кроме вышеназванных типов слов, многовариантные по плану выражения слова, сложные редупликационные конструкции, иносказательные выражения и инсультации.

В состав общенационального языка, не подверженного нормализации, входит огромное количество многовариантных, по плану выражения, слов, такие как өмір – ғұмыр; әлем – ғалам; иесі – егесі: адым – қадым – қадам; қақы – құқы – құқығы;.. Иногда количество вариантов плана выражения одного слова насчитывает десятки. Например: денотат «неуверенность» (в походке) приведен с использованием 36 вариантов казахского эквивалента.

Вот они:

қалт-қалт, қалтақ, қалтақ-қалтақ, қалтақ-құлтақ, қалтақта, қалтақтат, қалтақтау, қалталақ, қалталақта, қалталақтау, қалтаңда, қалтаңдау, қалтаң, қалтаң қақты, қалтаң-қалтаң, қалтаң-қалтаң етті, қалтаң-құлтаң, қалтаң-құлтаң етті, қалтаңдату, қалт-қалт, қалт-қалт етті, қалт-құлт, қалт-құлт етті, қалтылда, қалтылдақ, қалтылдату, қалтылдау, қалтырақта, қалтырақтат, қалтырақтау, қалтырақтату, қалтырат, қалтырату, қалтыратыңқыра, қалтырау, қалтырауық [132: 152-156].

Кроме того, есть слова, которые несут именно такую же смысловую нагрузку, только начинаются с других букв: тәлтіректеу, шатқаяқтау,..

Эти слова не из одного семантического поля, находящиеся в согипонимических отношениях. Они – не синонимы. Их нельзя отнести к словам, способным на совершение коннотативного реверса. Это – гиперпримитивная многовариантность вилланолекта, обусловленная отсутствием нормализации языка. Когда каждый крестьянин представляет свою форму выражения понятия – это не является свидетельством богатства казахского языка, наоборот, подчеркивает отсутствие нормализации языка, делает невозможным освоение его изучающим язык субъектом.

Составители словаря нацеливались на показ богатства лексики казахского языка. Почувствовав недостаточность имеющегося материала, пошли другим путем – «пополнили» лексику за счет многовариантности плана выражения одного и того же понятия. По видению составителей словаря, каждый из вариантов этих слов представляет отдельную лексическую единицу. Конечно, использование множества вариантов по плану выражения слова, только для того чтобы искусственно увеличить количественный показатель лексики, не является научным подходом к проблеме. В будущем, при стандартизации языка, только один из вариантов этого длинного ряда останется в нормализованном корпусе.

В казахском языке наличествует множество сложных редупликационных конструкций (СРК). Большинство из них не имеет однозначного плана выражения и плана содержания. Грамматика их использования тоже неясна (подробнее о СРК см.: п. 2.1.6).

В составе общенационального языка в значительном объеме фигурируют пейоративная лексика, инсультации (лат. insultatio – насмешка, выпад) и другие разновидности конфликтогенов. Например, мақау, мылжың, миғұла, мәжін, есірік, топас, кебекбас, көрсоқыр, былжыр, бозөкпе,.. Они не входят в корпус литературного языка.

В казахском языке также наличествует множество зооморфизмов, типа: «бүлдіршін» – узуальное значение «трехгодовалая самка верблюда», употребляется по отношению к ребенку. «Серке» – «козел», «көшбасшы» – «предводитель каравана». Оба употребляются в значении «лидер». В мировой практике словоупотребления коннотативные слова тоже не входят в стандартизированный корпус языка.

Здесь нельзя не отметить следующий немаловажный момент. Речь идет о специальных названиях в казахском языке. Например, інген, ілек, аруана, құнанша, дөненше, мая, нарша, көшек, атан, соқтан,.. Этот список можно продолжить. Но эти слова, даже в узуальном значении, не могут войти в корпус литературного языка индустриального общества. Дело в том, что аульную лингвему в натуральном виде, со множеством специальных названий, перенести в язык индустриального общества нельзя. Это мировая тенденция, укрепившаяся в многовековом развитии лингвистической науки и оправданная на практике словоупотребления в развитых языках. Если кому-то приходится выражать какое-либо понятие из семантического поля «верблюд», то он должен обойтись общими и родовыми понятиями, такими, как «χ-годовалая самка верблюда», «y-годовалый самец верблюда» и некоторыми словами, выражающими другие качества животного.

А чисто казахские слова, способные войти в корпус нормализованной части языка, составляют, примерно, одну треть указанного выше объема. Нужно сначала создать корпус нормированного литературного языка, который бы состоял, примерно из 25-30 тысяч лексических единиц. И, одновременно, нужно вести работу по пополнению безэквивалентной пустоты казахского языка.

Для сравнения возьмем, что «в один из словарей русского языка, представляющий неполный лексический фонд, включено 120 тыс. слов» [14: 3]. Этот объем состоит из нормированных слов, имеющих хождение в экономическом обороте. Здесь не учтены свободные сочетания, пословицы и поговорки.

Исследователь М. Эпштейн приводит такие данные: «Русский язык в настоящее время насчитывает 150 тыс. лексических единиц. Для сравнения: в словаре В. Даля – 200 тыс. слов. В современном английском – примерно 750 тыс. слов. В современном немецком языке по разным подсчетам, от 185 до 300 тыс. слов» [15: 193]. Каково же положение казахского языка по сравнению с данными языками? Это одна сторона казахской лексики, показывающая простым арифметическим измерением состояние языка.

* * *

Испытанные на практике изучения языков принципы корпусной классификации языка и адаптированное применение их относительно современного казахского языка предполагают 4 уровня освоения языка.

Первый уровень освоения языка начинается с освоения корпуса-минимума для общения в неофициальной сфере, который состоит из 3000 слов. Этот уровень соответствует «пороговому уровню» (B1. Threshold or intermediate) английского языка по Общеевропейской шкале языковой компетенции (The Common European Framework of Reference for Languages: Learning, Teaching, Assessment, CEFR или CEF). Словарный запас уровня составляет 2750-3250 слов.

Освоение этого уровня человеку позволяет правильно понять суть высказываний на знакомые человеку темы (работа, школа, отдых и т.д.). Человек может объясниться в большинстве ситуаций, возникающих во время путешествия по стране, описать впечатления, события, вкратце изложить свое мнение, смотреть фильмы, порою с догадкой о происходящем по изображению на экране. Человек может прочесть простую инструкцию, рекламные брошюры, письма, короткие официальные документы, написать связное сообщение (эссе, письмо, инструкцию) на знакомую или интересную ему тематику [131].

На втором уровне изучающий язык субъект должен освоить 7-8 тыс. (3000+5000) лексических единств. Человек, владеющий казахским языком на втором уровне, понимает сложные и длинные тексты на самые разные темы. Распознает скрытый смысл сказанного. Изъясняется свободно, без особых затруднений с подбором слов и выражений. Гибко и эффективно использует язык в социально-культурной среде. Понимает неадаптированные фильмы с определенным количеством сленга и идиом. Может писать тексты на сложные темы, демонстрируя владение приемами структурирования и придания тексту связности.

Второй уровень освоения казахского языка соответствует уровню «эффективного функционирования (или продвинутого уровня C1 – Effective operational proficiency or advanced) английского языка. Словарный запас: 3750-4500 слов» [131], что подчеркивает разницу в онтологии аналитического английского языка, обслуживающего индустриальное общество, по сравнению с агглютинативным казахским языком, функционировавшим в сфере аграрного общества. Очевидно, с казахским языком дело освоения обстоит гораздо сложнее. Тем не менее, нужно полагать, чтобы достичь уровня знания эффективного функционирования казахского языка, нужно выучить названный объем лексических единств. Это – предварительная версия, которая будет скорректирована в будущем.

На третьем уровне изучающий язык человек должен освоить специфическую лексику по ведению делопроизводства в той отрасли, где он трудится. Корпус специфической лексики для ведения делопроизводства в конкретно определенной отрасли хозяйствования состоит из 9-10 тысяч (8000+2000) слов и словосочетаний. Этот объем позволяет изучающему язык человеку подготовить доклад на производственную тему, выступление на собрании, составить планы и отчеты, написать протоколы и вести другие деловые бумаги.

Человека, вышедшего на третий уровень освоения языка, после окончания высшей школы, можно квалифицировать как знающего язык.

Словарный запас-минимум современного образованного человека, для общения во всех сферах жизнедеятельности, должен состоять из 10-12 тысяч лексических единств [3: 90].

Уровни освоения языка с позиции корпусной классификации

Таблица № 1

Уровни	Специфика уровней	Объем лексических единств	Сфера практического применения
1	Корпус-минимум для общения в неофициальной сфере (B 1)	3000 слов	Позволяет правильно понять суть высказываний на знакомые человеку темы (работа, школа, отдых и т. д.); объясниться в большинстве ситуаций, возникающих во время путешествия; вкратце изложить и обосновать свое мнение; смотреть фильмы, прочесть простейшую инструкцию, письма; написать связное сообщение (эссе, письмо, инструкцию) на знакомую или интересную ему тематику.
2	Корпус-минимум для общения в официальной сфере (C 1)	7-8 тыс. слов	Понимает сложные и длинные тексты на самые разные темы. Распознает скрытый смысл сказанного. Изъясняется свободно, без особых затруднений с подбором слов и выражений. Эффективно использует язык в социально-культурной среде. Понимает неадаптированные фильмы с определенным  количеством сленга и идиом. Может писать тексты на сложные темы, демонстрируя владение приемами структурирования и придания тексту связности.
3	Специфическая лек-сика, применяемая в отдельно взятой отра-сли хозяйства (C 2)	9-10 тыс. слов	Выступает на производственном собрании, составляет доклад, планы и отчеты, пишет протоколы и ведет другие официальные дела.
4	Словарный запас современного, образованного человека	Более 11-12 тыс. слов	Умеет довести свою идею до собеседника, сво-бодно обменивается информацией в экономи-ческой, общественно-гуманитарной сфере

 

Четыре уровня корпуса языка, выбранные по частотному принципу, соответственно, осваиваются в трех звеньях школьного образования и в процессе дальнейшей жизнедеятельности человека.

1-уровень из 3000 слов в начальной школе;

2-уровень из 8000 слов в средней школе;

3-уровень из 10000 слов в высшей школе;

4-уровень более 11-12 тыс. слов в процессе дальнейшей жизнедеятельности человека.

Словари корпусной классификации языка составляются строго по принципу частоты применения лексических единств. Освоение государственного языка осуществляется именно по подобранным корпусам и приведенному алгоритму.

Этот тренд нужно осуществить в ближайшие 7 лет (до 2025 года). К этому времени объем литературно-нормированного корпуса казахского языка нужно довести до 50 тыс. лексических единств. Только после взятия этого уровня можно приступить к осуществлению перехода к латинскому алфавиту.

* * *

Богатство языка выражается, прежде всего, в его качестве. Результаты исследования лексического фонда с позиции ареальной лингвистики показали: лексический ресурс современного казахского языка представлен преимущественно словами, отражающими реалии аграрной жизни, особенно, животноводства и аульного быта. Данное обстоятельство практически не позволяет полноценное изложение будней индустриального общества на этом языке.

Оценка состоятельности казахского языка будет объективной лишь тогда, когда его будут сопоставлять с литературными языками тех стран, где язык автохтонного народа функционирует как официальный. В действительности, состояние казахского языка выглядит ущербным с позиций требований, предъявляемых к языкам индустриального общества. Казахский язык испытывает острый дефицит в лексемах, характеризующих промышленность, технологии, городской быт, экономику, международную политику, военное дело. Дело не в том, что из нескольких тысяч деталей, составляющих автомобиль, только колесо и зеркало переводимы на казахский, остальное – безэквивалентный вакуум. Даже если не брать в расчет технику и высокую технологию, язык испытывает потребность в переводе названий таких обыденных предметов городского быта как: этаж, подвал, балкон, веранда, лоджия, люк, перила, кухня, спальня, ванна, витраж, батарея, люстра, лампочка, ваза, включатель, розетка, плита, конфорка, диван, стол, шкаф, полка,.. Чем лжепатриотично восклицать, что «казахский язык ни в чем не уступает мировым языкам со своим миллионным словарным фондом», полезнее подобрать казахские эквиваленты к десяткам тысяч слов и восполнить лексические пробелы, что возможно при имеющемся лексическом потенциале.

* * *

Ментальная лексика казахских писателей выглядит скромной. Она состоит из 3000 слов активного минимума плюс незначительной части общенационального языка, которая применяется в сфере аграрного хозяйства и крестьянского быта. В абсолютном измерении лексикон средне-популярного казахского писателя оценивается примерно в 6-7 тыс. единиц. Притом, этим набором лексики он оперирует только на неофициальном стиле. Этот скудный лексический корпус писателя и бытовой стиль его применения сконструирует его когнитивное пространство. Глобальный кризис национальной культуры, в целом, и художественной литературы, в частности, кроется именно здесь – в скудной ментальной лексике представителей художественной культуры и доминировании неофициального стиля в словоупотреблении.

* * *

Представления у казахских лингвистов о фразеологии весьма туманны. Словари насчитывают всего десятки тысяч фразеологических единиц (ФЕ). На деле картина иная. Объем, представленный в книге И. Кенесбаева, нельзя назвать полным, так как количество фразеологизмов в каждом языке многократно превышает количество корневых слов. Из нескольких слов можно образовать десятки сочетаний с различными значениями. Старание как можно больше охватить фразеологизмов в отдельное издание нецелесообразно, более эффективно представлять их по определенным классификациям.

Л. Крысин дает следующую дефиницию фразеологизма: «Устойчивое сочетание слов, значение которого отличается от простой суммы значений составляющих его слов» [16: 844]. Например, сочетание «абсолютный ноль» считается как ФЕ. Точки зрения названного исследователя придерживаются практически все русские лингвисты. В сочетании «таяқ ұстап қалды» каждое из трех слов изначально имело разное значение, а вместе они передают значение «обеднел» («кедейленіп қалды»).

Как десять цифр дают начало бесчисленным цифровым комбинациям, так и в языке численность ФЕ в десятки раз превосходит количество слов, их производящих. Казахский язык не исключение. К примеру, одно только слово «бас» мотивирует появление десятков ФЕ: «қаны басына шапты», «басын тасқа ұрды», «бас еркі», «басқа-бас», «басқа түссе – баспақшыл»,.. Встречающиеся в этих сочетаниях слова «қан», «тас», «ерік» также участвуют в образовании множества новых ФЕ, где их первоначальные значения претерпевают изменения.

В настоящее время подсчет сложных сочетаний, выражающих различные операции, команды, процессы в промышленности и технологиях, характеризующих глобальные явления, дело нелегкое, более трудное, чем их применение в речи. Следовательно, из десятков слов языка нужно воспроизвести сотни сочетаний, со строгим соблюдением их форменной и смысловой стабильности с целью их функционирования в социально-экономической и духовной сфере общественной жизни (не будем затрагивать производство, технику, технологии). Целесообразнее и полезнее было бы сейчас ясно и доступно донести на казахском языке значения таких популярных в СМИ выражений, как «обналичивание денег», «отмывание денег», «здравый смысл», «ожидаемая продолжительность жизни», «подушка безопасности»» «сервисная поддержка» «субсидии ставок», «интерактивный метод», «ключевое ведомство», «пороговые страны», «поимка с поличным», «пилотная программа», «зона Евровидения», «тестирование на предмет легитимности», «максимальная взлетная масса», «вызов времени», «определение самоидентификации», «пропускная способность транспортной развязки», «механизм сдержек и противовесов», «презумпция невиновности», «оперативное реагирование», «протокольное мероприятие», «потеря шанса» и др. Без этого нет введения языка в делопроизводство. Как заметил В. фон. Гумбольдт, «… каждый язык должен уметь выражать все, иначе народ, которому он принадлежит, не сможет пройти через все ступени своего развития» [9: 171].

Огромная безэквивалентная пустота, образованная в пространстве казахского языка в условиях индустриального общества, обусловлена не недостатками языка, не ограниченностью мышления носителей языка – народа. Это – недоработка языковедов, которые не сумели сохранить и преумножить это богатство и рационально использовать его в благих целях. На самом деле казахский язык имеет огромный потенциал лексики, что легко может устранить всю безэквивалентную пустоту, если рационально использовать его.

До настоящего времени фонд языка обстоятельно не подсчитан. По предположениям Жагда Бабалықұлы, «литовцы, народ с оседлой культурой, насчитывают в арсенале своего языка 4,5 млн. слов. Мы же вошли в XX век, гармонично сочетая культуры и оседлых, и кочевых народов. Языковое богатство номадов больше, чем у оседлых народов. Следовательно, словарный запас казахов включает около 10 млн. слов, из них только корневых слов должно быть примерно 1 млн.» [Бабалықұлы Ж. Сұхбат. Түркістан. 17.09.2009].

Не совсем так, естественно. Подавляющая часть представленного объема составляют слова, общие для оседлых и кочевых культур. По этой причине словарный запас народа, вобравшего в себя обе культуры, не может механически превышать лексику монокультурных ровно в два раза. Но даже при таком подходе, лексический фонд казахского языка представляет собой такой количественный объем, который позволил бы свободно покрыть безэквивалентный вакуум в пространстве словоупотребления.

Данные предположения не беспочвенны. В 50-70 годы прошлого века проводилась работа по составлению этимологического словаря казахского языка. По воспоминаниям Г. Бельгера, «в 1953 году, когда готовили к изданию первый однотомник казахского толкового словаря, в фонде (картотеке) Академии Наук Казахской ССР, насчитывалось 180 тысяч слов, а уже в 1972 году эта картотека состояла из 2 миллионов 550 тысяч слов. Картотека казахских слов берет свое начало с 1937 г.» [17: 114]. Но почин не имел продолжения, так как власти считали, что овчинка выделки не стоит.

По результатам последних исследований, есть возможность довести литературно-нормированный корпус казахского языка до 80 тыс. единиц, а в совокупности с устойчивыми сочетаниями – до миллиона. Только после взятия этой «планки» казахский язык можно начинать использовать согласно объявленному статусу.

⇐              ⇒